Как оказалось, пилюля готовилась давно — съемки мини-сериала «Чернобыль» проходили весной 2018 года, а значит, что боссы в глубине души понимали, что последний сезон престольной саги может многих оставить в недоумении.

«Чернобыль» (2019) стал для HBO авторским глотком воздуха (или вспышкой радиоактивного пепла), а именно — помесью художественной реконструкции и постапокалиптического триллера, сделанного с уважением к событиям и людям, принимавшим в этих событиях участие. Сериал ловко увильнул от клише, не предоставив ни единого шанса для ругани сюжета.

За созданием картины стоит довольно неожиданная персона. Создатель сериала Крейг Мэйзин — сценарист «Очень страшного кино 3» (2003), «Очень страшного кино 4» (2006), «Мальчишника 2» (2011) и «Поймай толстуху, если сможешь» (2011) удивил не меньше, чем Фатих Акин, снявший «Золотую перчатку» (2018). 

Начиная с 2014 года, Мэйзин, которому во время катастрофы на Чернобыльской АЭС было пятнадцать, начал усердно изучать материалы, освещающие трагические события — от советских и западных документальных фильмов до реальных воспоминаний ликвидаторов, очевидцев и жителей Советского Союза, воспринимавших катастрофу на живом информационном уровне. Многих из очевидцев Мэйзин интервьюировал сам. Венцом вдохновения стала повесть Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва», истории и мотивы которой послужили одной из основ сериала, произведя на Мэйзина глубокое впечатление. Автор уделял время изучению научных аспектов и был одержим целью создать нечто сдержанное и точное, что-то, что даже при событийных погрешностях бесспорно останется произведением, открывшим западному человеку неизвестный, но детальный, метафизичный и настоящий СССР, заслужив при этом уважение бывших его граждан.

Мэйзин организовал коллаборацию, уже имеющую все шансы стать культовой, объединив усилия с шведским режиссером Йоханом Ренком, клипмейкером Мадонны, Дэвида Боуи, Бейонсе и «Knife», а по совместительству — постановщиком отдельных эпизодов «Викингов» (2013 — н.в.), «Во все тяжкие» (2008 — 2013) и «Ходячих мертвецов» (2010 — н.в.). В их команду вошёл и арт-директор Люк Халл, отвечавший за оформление «Прометея» (2012) и «Короля Артура» (2017), а в «Чернобыле» — за раздирающие душу и очень точно воспроизведенные интерьеры советских квартир, сигареты «Сочинские» и печатные машинки.

Шоу ждал информационный фурор. О походах в петербургские барахолки, закупках на «Юле» и «Авито», основательных набегах на «Беларусьфильм» и уже вошедших в историю литовских реквизиторах Рунет сложил легенды. По сериалу проехались в «Экспресс-газете», обсудили на федеральном ТВ и тематических группах (например, «Она развалилась»); по слухам, к памятнику ликвидаторам на Кантемировской принесли цветы.

С удивительной быстротой продолжают увеличиваться просмотры записей об участниках Чернобыльской аварии — например, ранее неизвестного интервью Анатолия Дятлова, заместителя главного инженера по эксплуатации, считающегося одним из главных виновников трагедии, а также видосов документальных кадров, получивших на экране новую жизнь.

Вне всякого сомнения, мини-сериал «Чернобыль» стал главным телевизионным феноменом первой половины 2019 года, не оставив «Игре престолов» (2011— 2019) никаких шансов.

Пятичасовой фильм-катастрофа всерьёз всколыхнул коллективную память, восстановившую из пепла сознания полузабытых героев, ярко визуализировал их образы, чего не могли сделать ни уроки истории, ни российское телевидение. Об этих героях, возможно, не знали даже те, кто играл в «Сталкер. Зов Припяти», и многие ярые противники СССР.

Эффекту визуализации поспособствовал сценарий, избегающий чрезмерной витиеватости и складывающийся из ситуационного открытого саспенса, в котором зритель слепо следует за героями, полностью разделяя их непонимание ситуации, прорисовывая картину аварии и находясь в открытом фатальном пространстве нагрянувшей катастрофы. Это позволяет лучше исследовать ситуацию с точки зрения персонажей, которые не имеют представления о масштабах аварии и её возможных последствиях.

Борис Щербина (одна из лучших ролей Стеллана Скарсгарда), член Совета министров СССР, возглавляющий комиссию по ликвидации, отбрасывает функционерский снобизм и применяет своё влияние для получения нужных кадров и техники. Второй главный герой — инженер-неорганик Валерий Легасов (Джаред Харрис) — возможно, излишне драматизированный, но не менее точный в формулировках, чем настоящий Легасов, — рассматривает проблему с научной точки зрения. Третий главный герой, единственный вымышленный персонаж сериала — Ульяна Хомюк (Эмили Уотсон, впервые с «Рассекая волны» (1996) на одном экране с Скарсгардом): собирательный образ учёных, помогавших Легасову и Щербине ликвидировать последствия произошедшего.

Сквозь линию вышеперечисленных пробивается также искренняя история реального пожарного Василия Игнатенко (Адам Нагаитис) и его жены Людмилы (Джесси Бакли), символизирующая чистую энергию светлых советских людей.

Особенность съёмочного стиля — максимальная  обтекаемость формы повествования, игра переменных в виде декораций, персонажей, интерьера и одежды без выделения важнейших. С помощью параллельного монтажа освещение истории с разных пластов социалистического общества приобретает равную степень сопереживания у всех смотрящих. Герои растворяются в токсичной среде, откуда их с хирургической точностью вытаскивают диалоги. Социализм у Йохана Ренка получился знакомый: затемнённый цветкор и работа актёров с пространством, в котором, словно ступени ракеты, откалываются от героев психологические зажимы тоталитарного общества. Каждая серия исходит из единой формулы погружения в материал, в которой Стеллан Скарсгард так хорош, что вместе с раздобревшей Эмили Уотсон они вполне могли бы ногой открывать дверь «Служебного романа» (1977).

Авария на чернобыльской АЭС с первой же серии преподносится как важное событие для всего человечества. Глобальный страх людей, нагнетающая тревожность и зарево на границе знакомого космоса с перевёрнутыми звездами и полупустой землёй нашёптывают людям о грядущем апокалипсисе. Авторы постоянно подчёркивают близость к Европе, используют уникальные ракурсы, изображая природный ландшафт интернациональным и актуальным в Германии, Украине или Прибалтике (сами съёмки проходили в Литве и Киеве). Фокусировка места растворяется в бесконечном лесу, где погибают представители фауны. Так катастрофа отдельной закрытой могущественной страны становится общечеловеческой, а герои — понятными для любой точки планеты.

Строгая линейность повествования окупается выверенной визуальной формой. Художники-постановщики не только вдохновлялись документальными съёмками Припяти, но и тщательно изучали смежные культурные высказывания. Эстетически «Чернобыль» со стороны триллера приправлен косвенным цитированием компьютерной игры «Call Of Duty 4: Modern Warfare», где есть целая миссия, посвященная уничтожению международного террориста в Зоне отчуждения, знакомая многим молодым людям из 2000-х по блёклым связкам жилых коробок и выстраиванию развалин в оттенках серого цвета.

В фильме отсутствует явный антагонист. Номинально им назначен руководящий состав станции, в том числе и Дятлов (Пол Риттер). Схватив дозу радиации из-за своей самоуверенности, поседевший Дятлов на суде лишь тихо напоминает о несправедливости, из-за которой в мире и особенно в России встречается самодурство. Обсуждать расхождения его характера с реальным Дятловым можно долго, ведь в поздних интервью он пытается, скорее, оправдать себя. Начнём загибать пальцы: Павел Грачёв, обещавший Ельцину взять Грозный за одну ночь, Николай II с «маленькой победоносной войной» с Японией... Но история складывается из совокупности, один человек не является причиной исторической трагедии. Так и «Чернобыль» — накладываются пласты от неправильного строения реактора «РБМК-1000» до лжи на государственном уровне и веры в непоколебимость атомной энергетики, которая мешала критикам устранять недостатки. И Дятлов является совокупным продуктом этой системы — умным, но недостаточно осознающим последствия. Один человек не может быть виновником всего, но система, построенная на лжи, порождает людей, которые склонны приблизить катастрофу, а не отдалить её, и описанный американцами образ очень знаком русским на полях истории.

Похвально, что Крейг Мэйзин, работая над сценарием и погрузившись в вышеупомянутый материал, отделился от информационных факторов, пройдя обряд посвящения практически без «клюквы». Сделав художественную, но очень аккуратную интерпретацию трагедии, сыграв на общем впечатлении, он сознал историю, которая способна стать посланием нам современным через прошлое; он нарисовал старое доброе кино, основанное на реальных событиях и пробуждающее желание снова открыть Википедию.

У нас не любят признавать свои ошибки, поэтому память о Чернобыле очень скупа (не говоря уже о том, что каждый пытается её присвоить). Многие российские издания обиделись на «Чернобыль»: «Россия 24» выпустила принципиально неверный репортаж о том, что Легасов публиковался в газете «Правда» с разоблачением советской атомной энергетики до своего самоубийства в 1988 году. В реальности Легасов не получил Героя Социалистического труда, как его коллеги, не получил публикации критических статей после выступления на саммите в Вене, несмотря на главенствующую роль в ликвидации последствий, от него отвернулось научное сообщество; страдания от лучевой болезни и травля склонили в итоге его к суициду, как и было показано в сериале. Но «Чернобыль» и не должен оставаться в коллективной памяти только реконструкцией.

Что же представил из себя сериал? Во-первых, была проделана кропотливая работа, и подобного такого произведения «о нас» до этого на Западе не было (сможем ли мы снять так же хотя бы про май 1968 во Франции?). Во-вторых, автор очень тонко, хоть и со своей культурной колокольни, прочувствовал болевые точки нашего народа: вышеупомянутые трагедии по вине начальников-самодуров, ограничение правдорубов во благо государства и ради имиджа, и главное — рождающийся в жерле несправедливости героизм, проявление лучших качеств не с помощью, а вопреки. В-третьих, сериал был очень вовремя завершён, что делает его максимально ёмким и говорит об авторской совести. Как ни крути, всё это складывается в узнаваемый образ, несмотря на придирки русскоязычных СМИ к стеклопакетам на окнах и несвоевременному падению вертолёта.

В отечественном кино сейчас модно отдавать некий посыл настоящему через события прошлого. Прецеденты разных сторон Чернобыльской аварии, связанные с ограничением информации, отдаются эхом к современным государственным СМИ, замалчивающим массовые протесты против мусорной свалки в Шиесе и Сыктывкаре, не говоря даже о чувстве самоцензуры, заставляющем думать и прикидывать последствия сильно прежде, чем говорить правду даже на низких уровнях карьерной субординации.

Резюмируя, нужно сказать, что тот самый образ «Чернобыля» можно применить к цитате Клода Леви-Стросса, которую я услышал из уст прекрасного преподавателя МГУ Валерия Петухова: «Миф — это ответ, к которому мы ещё не подобрали вопрос».

Сюжет сериала «Чернобыль» — не вымышленная история, но, подобно тезисам психологии, примеряемым к древнегреческим героям, сериал можно с интересом разбирать с точки зрения как механизма аварии, так и механизма внутригосударственного, который жив и хорошо чувствуется в бюджетных кабинетах. Это нельзя игнорировать из-за высокого уровня стилизации. Подобно кораблю-призраку образ отправляется в плавание из прошлого в современность, постепенно утопая в социальных настроениях. Этот корабль, изобличающий бюрократию и лицемерие на государственном уровне,  запускался в наше общество много раз. Не желая замечать бревна в своем глазу, мы начинали искать соринки в чужих. Скованный жертвами и усилиями кинематографистов, образ снова приходит в общество, и не стоит разводить руками, думая, что это опять только про нас и для нас, когда даже Стивен Кинг, комментируя сериал в своем твиттере, сравнивает советских бюрократов с Дональдом Трампом, предостерегая о перманентной угрозе нахождения у власти людей среднего ума.